– Постой! Как это раздобыл или сделал? – возмутился Дорошенко. – Ты знаешь, сколько надо всего, чтобы сделать такую бомбу?! Заводы должны были на него работать или большие лаборатории, это я тебе как физик говорю.

– Ну, раздобыл, наверно, не знаю, – сказал Ефим, – не это важно.

– Как это не важно?! – не успокаивался Дорошенко.

– Успокойся, Вадик, дай рассказать человеку, сделал, раздобыл – какая разница, – урезонила Дорошенко его жена Лена – художница и человек романтический. – Ты все горячим интересовался – вот ешь и дай людям послушать.

Дорошенко махнул рукой и занялся купатами, а Ефим продолжал:

– Ну вот, стал он угрожать этой бомбой и требовать смертной казни для гомосексуалистов. Полиция окружила его дом в Оксфорде, начала эвакуацию города, но вмешалось провидение – и бомба переродилась. Этого физика-химика арестовали, но в его доме неожиданно оказались еще двое. Сначала их тоже повязали как соучастников, но потом выяснилось, что зря, и тут начинается самое интересное. – Ефим замолчал и занялся купатами, опередив кота, который тоже на них нацелился.

Все терпеливо ждали продолжения, но оно последовало, только когда Ира забрала своего любимца и посадила к себе на колени.

– Так вот, – сказал, наконец, Ефим, – один из них оказался профессором Оксфордского университета, а второй – его студентом. Но не это интересно, а интересно то, что они рассказали. Они утверждали, что сейчас 1912 год – студент говорил, что он поступил в 1910-м, а профессор все просил позвать ректора, господина, скажем, X, и выяснилось, что этот самый X действительно был ректором Оксфордского университета с 1909-го по 1913 год и что он умер в 1914-м. Одежда на этих людях тоже была из того времени: и материал, и покрой. Многое в современной жизни их удивляло и пугало. Потом похожие случаи произошли в Америке – там на месте перерождения появился сначала какой-то дремучий ковбой из первых поселенцев, а потом – несколько индейцев из племени сиу в боевой раскраске. Сначала военные пытались замять это дело, а сейчас об этом уже все знают и называют этих людей «lost» – потерянные.

Ефим замолчал и налил себе Вольфовой настойки. Какое-то время все молчали, переваривая кто информацию, кто купаты. Наконец Лена Дорошенко рассеянно поинтересовалась, намотав на палец локон со своей буйной шевелюры – предмета тайной зависти менее волосатых подруг:

– А что с ними стало, с этими потерянными?

– Изучают, – ответил Ефим, – изучают как паранормальное явление. Потому и засекретили вначале.

– Ужас какой, – сказала Лена, – только представить себе: попасть в будущее, одной, вокруг все незнакомое, чужое, с ума можно сойти.

– Может быть, кто-то из них и сошел с ума – мы же не знаем, – поддержала ее Инга. – А интересно, у нас тоже такое случалось? Или у вас там, на островах? – спросила она у мужа.

– У нас в «стране пребывания» похожая история была – я же рассказывал, – ответил Кузниц. – Эти двое дикарей с «мухой» – при желании вполне можно сказать, что они из этих, как Ефим говорит, потерянных. И вообще, я эти сказки уже слышал – в штабе много об этом говорили, когда в Англии этот случай с бомбой произошел – у нас ведь в штабе почти все британцы, только несколько еще поляков да мы. А здесь вроде пока потерянных нет, разве что из броневичков кто-нибудь вылезет. Вообще-то, я не очень верю этим слухам – похоже на газетную утку. Кстати, эти дикари, которых возле «мухи» схватили, так это, скорее всего, сами террористы и были – арабы в длинных таких рубашках ходят – галабиях, – скинул рубашку, и вот тебе дикарь.