1

Лали спала на скамейке, в лучших традициях бездомных, нищих и бродяг. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, подложив сложенные ладони под голову. Ее губы казались обиженно надутыми, а мокрые волосы свесились до самой земли.

«Ребенок, сущий ребенок», – подумал Юрьев, любуясь турчанкой, но, приготовившись разбудить ее, нахмурился, чтобы не выдать своих истинных чувств. Как ни тянуло его погладить девушку по голове, он предпочел растормошить ее с подчеркнутой бесцеремонностью:

– Просыпайся, эй! Есть вещи поважнее, чем здоровый сон на свежем воздухе.

– Какие? – спросила Лали, протирая глаза.

– Здоровое питание. – Юрьев вручил ей ворох одежды и отвернулся. – Надевай это.

– Зачем?

– У тебя красивый наряд, но, боюсь, чересчур экстравагантный.

– Экстра… Что?

– Экстра-класс.

– О да, настоящий наряд танцовщицы стоит очень дорого.

Обсуждать достоинства дамских нарядов Юрьев не пожелал.

– Ты переоделась? – строго осведомился он, прислушиваясь к шороху за спиной.

– Один момент. – Повозившись еще немного, Лали доложила: – Все.

Юрьев обернулся. Турчанка отступила назад, давая полюбоваться собой. Одежда Агаты болталась на ней, как на вешалке, а великоватые туфли делали Лали похожей на маленькую девочку, примеряющую мамины наряды.

– Теперь я настоящая европейская топ-модель, правда? – спросила она.

– Мужчины сойдут с ума при виде такой красавицы, – одобрил Юрьев.

– Мой мужчина – ты. Твоя женщина – я.

– Кто тебе сказал?

– Так будет правильно. Я спасать тебя, ты спасать меня. Мы были вместе, мы будем вместе.

Хоть смейся, хоть плачь! Юрьев предпочел состроить свирепую физиономию.

– Ступай за мной, – распорядился он, увлекая Лали в сторону ночного ресторана.

– Позволь мне нести твой груз, – протянула она руку.

– Не позволю, – отрезал Юрьев, отстраняя сумку.

– Почему?

– Слишком ценные вещи.

– Какие?

– Контрабандный кубинский ром и сигары.

– О, Куба! Тото… толита… То-та-ли-та-ризм, да?

Юрьев стиснул зубы, давая понять, что тема закрыта. Он был сыт болтовней по горло. Зато испытывал зверский голод.

Ресторан выглядел точно так же, как и вчера. Даже свободный стол оказался тот же самый. Такое странное стечение обстоятельств. Ирония судьбы. Мрачноватая ирония.

Места, на которых двадцать четыре часа назад сидели Вера, Надя и Люба, занимали другие люди. Русские девушки, искавшие легкой жизни, столкнулись в Албене с трудностями и опасностями. Ничего, урок пойдет им на пользу. Впредь будут умнее или хотя бы осторожнее.

Рассудив так, Юрьев залил угрызения совести рюмкой анисовой мастики. Для спутницы он заказал сок и кислое молоко, опасаясь, что спиртное сделает ее еще более болтливой, чем было задумано природой. Однако Лали не умолкала и без горячительных напитков. Всякая мысль, зарождающаяся в ее мозгу, непременно произносилась вслух, а мыслей этих было больше, чем перьев в подушке.

– Что это такое? – спросила она, вертя в руках слоеный пирожок с брынзой.

– Баница, – ответил Юрьев, жующий точно такой же пирожок.

– А сыр как называется? – не унималась Лали.

– Кашкавал, если я не ошибаюсь… Но зачем тебе это знать?

– Ты это кушать. Я должна уметь готовить.

– Это совсем необязательно, – буркнул Юрьев, начиная подозревать, что главные испытания впереди.

Похоже, турчанка вбила себе в голову, что отныне является наложницей нового повелителя. Рот у нее не закрывался ни на минуту.

– Что это? – спрашивала она.

– Тушеное мясо с овощами… Гювеч.

– Но это же по-турецки! – обрадовалась Лали. – Мне нравится в Болгарии. Теперь это мой второй дом.

– Я живу в России.

– Тогда пусть Раша будет мой второй дом. Москоу.

– Так не бывает.

– Но почему?

– Родина у нас одна, – пояснил Юрьев, яростно пережевывая говядину. – Как судьба. Жизнь, понимаешь?

– И любовь, – принялась перечислять Лали. – И… и смерть.

Ее глаза внезапно наполнились слезами. Видать, вспомнила кошмар на яхте, танцы до упаду, припадочного Казаева, выстрелы боевиков. Как же ее утешить? Чем? Обнять, прижать к груди, поцеловать? Нет у Юрьева такого права. Недаром же говорят, что мы в ответе за тех, кого приручили.

– Не стоит думать о смерти, – сказал Юрьев, отодвигая опустошенный до дна горшочек. – Бессмысленное занятие. Пока я живу, смерть существует лишь как отвлеченное понятие. А когда я умру, она вообще перестанет для меня существовать.

– И для меня? – спросила Лали.

– И для тебя.

– Что же тогда получается?

Юрьев пожал плечами:

– Вечная жизнь, о которой так любят рассуждать проповедники.

Лали призадумалась и заключила:

– Жить вечно – мало.

Юрьев поднял брови:

– Вот как? Что же тебе нужно еще?

– Любить, – принялась перечислять Лали, – заботиться о муже, рожать детей, нянчить внуков. – Ей хватило четырех пальцев. В ее коротком перечне не нашлось места для чего-нибудь иного. Не придумав пятого пункта, она просто повторила: – Любить.